Старуха по-свойски толкнула лохматую от порванного дерматина дверь. Открылась прихожая с шубой на вешалке и строем обуви; дальше — комната, похожая на музей трудовой славы и, по совместительству, музей былой жизни: письменный стол, книжный шкаф, все стены увешаны грамотами с ленинским профилем и фотографиями, изображённые на которых мужчины глядели в аппарат значительно и строго, без улыбок, с партийной принципиальностью.

Полина слушала Зою вполуха, а в голове вращалось неумолимое, как шестерня с острыми краями, слово «враги». Сколько же здесь, в Москве, врагов! Неудивительно, что все разваливается. Зря она пришла к Зое, надеялась на её родственников...

Галька голов подступала к Полине. Мечущийся фонарик выхватывал из темноты лица, ободинаковленные болезнью. Горло стиснулось, перекрыв ход воздуха, сердце заколотилось, наполняя пульсацией всё тело до кончиков пальцев. Полину окружал, готовился схватить, заталкивал в душную наволочку — тот кошмар, который ещё жил в клетках её тела, который, как оказалось, ненадолго отпустил на свободу, чтобы вернее взять своё.

Он настаивал, что это очень опасно, приводил доводы, почему это должен сделать он, и в конце концов, исчерпавшись, смотрел на неё такими растерянными глазами... Жаль делать ему больно. Хороший он всё-таки человек. Но что поделаешь. Его из города не отпустят: очень следят. Да и Вартангу с окрестностями он не знает так, как она: провалит всё дело, попадётся или погибнет зря. А для неё есть шанс выбраться. Пусть и прикинувшись малость придурковатой. Какой с дуры спрос.

Я теперь вижу, как заблуждался! Думаю, и насчёт партии тоже. С 1989 года Коммунистическая партия Советского Союза — всего лишь одна из многих, но не могло же в ней не сохраниться могущество, тащившее на себе эту страну семьдесят с лишним лет? А главным представителем партии, как ни крути, в Вартанге остаётся Василий Игнатьевич Бурыкин. Хотя мы поначалу друг другу не понравились, тут дело государственной важности!

Мысль ошарашила Подбельского железной, чуждой ему определённостью. Слово «враг» не входило в его лексикон. Он привык считать, что отвратительные подлецы и благородные герои встречаются только в романтической прозе, а люди из плоти и крови представляют собой смесь хороших и плохих качеств. Ненависти всегда предпочитал мягкий юмор... И что же?

Окаменев на стуле рядом с полуоткрытой дверью бокса, Подбельский не смел, да и не мог уже теперь открыть глаза. Веки превратились в неподъёмные каменные заслонки, руки и ноги налились неподвижностью, во всём теле трепетал только слух, фиксировавший приближение Полины. Она двигалась — не прямо, какими-то зигзагами, со странными отклонениями, словно наощупь, но явно двигалась к нему...

Перед тем, как Полина вместе с Подбельским тронулась в путь, она почувствовала, как что-то внутри, какой-то уязвимый кусочек, расположенный под ключицами, сдавливает узкая чёрная петля. Этот образ был настолько чётким, что Полина сделала непроизвольное движение, попытавшись стряхнуть наброшенную на неё верёвку. Что это: страх? Тоска?

В узком луче фонарика тускло блеснул стеклянный купол, прикрывающий... сначала и впрямь показалось, что там покоится скрюченное тело какого-то выдающегося партийного работника — героя Вартаги. Но когда мы приблизились, то увидели, что труп на редкость хорошо сохранившийся — и голый, чего трудно было бы ожидать в случае члена партии.

Местоположение схоронки определили благодаря Теодору Альфредовичу и его давним собутыльникам. Полковник Дубровников колебался, но в конце концов пообещал Подбельскому содействие — и полезное оборудование. План разрастался и усложнялся, пока не дорос до размеров, которые имел сейчас...